Интервью с переводчиком Пинчона

На нашем сайте выходит интервью с Максом Немцовым, одним из переводчиков Радуги тяготения Томаса Пинчона на русский язык. В нём он рассказывает о работе над романом и своих подходах к переводу.
Орфография и пунктуация сохранены.

В чем для Вас состоит уникальность Пинчона как писателя? Какое его произведение у Вас самое любимое?

Уникальность Пинчона как писателя для меня состоит не столько даже в его энциклопедичности, сколько в его вселенскости. К тому же немного было/есть таких писателей, кто настолько всеобъемлюще воспроизвел бы даже не просто вселенную, но сам опыт человеческого существования — при том так, что сам акт чтения становится жизненным опытом. Иными словами, автор смело вторгается в нашу жизнь.
Что касается произведений, то скажем так — у меня нет нелюбимых. Хорошо это или не очень, но автор написал не очень много, так что все хороши по-разному.

Если бы Вы встретились с Томасом Пинчоном, о чём Вы хотели ли бы с ним поговорить?

Будемте реалистами: зная то, что мы знаем о Пинчоне, я бы вряд ли с ним встретился. К тому же не дело переводчика — тереться плечами с автором. Общение с автором происходит через его текст, извините за общее место, поэтому все, что нужно о нем знать, он сам так или иначе сообщает.

Если сравнивать с текстами других авторов, которых Вы переводили на русский язык, насколько сложно вам работать с книгами Пинчона?

Сложно — это несколько не то слово. Это хитро, причудливо, интересно, он не дает «отдохнуть» за работой, расслабить некую внутреннюю умственную мышцу, но такова вообще в идеале работа переводчика — не расслабляться, хотя есть, как известно, книжки, которые «сами себя переводят». Скажем так: гораздо «тяжелее» мне было с некоторыми другими авторами.

Расскажите, пожалуйста, о том, какими приёмами Вы пользуетесь для адекватной передачи словесных игр, культурных отсылок, акцентов/диалектов, неологизмов, шуток-прибауток?

Разными. Все зависит, опять-таки извините за общее место, от контекста и от поставленной задачи, которую в том или месте нужно решить.

Проза Пинчона имеет свой особенный ритм и тональность. Как Вам удаётся отразить эти особенности в переводе?

«Удается» это или нет — это решать не мне, а читателю, у которого, в широком смысле, как я понимаю, мнения по этому поводу совершенно разные. Мне кажется, что да, иначе я бы это занятие вообще бросил и занялся чем-нибудь другим. Моим редакторам тоже так кажется, а, в конечном счете, их профессиональное мнение и оказывается самым весомым. Если же вопрос о том, «как я это делаю», то я даже не знаю, как на него ответить: слышно же.

Вы говорили, что переводчик — это не соавтор, а «скорее актер, который вживается в роль», и что Ваш подход заключается в том, чтобы «не усложнять и не пересказывать своими словами». Можете рассказать об этом поподробнее?

Так а что тут рассказывать — это такое хождение по канату с одновременным жонглированием. Но никакие метафоры все равно не передадут никаких особенностей этой работы, все они будут неточны и не исчерпывающи.

Что для Вас важнее - сохранение авторского стиля или адаптация текста для русскоязычного читателя?

Сохранение авторского стиля, конечно, — по возможности.

Вы говорили, что переводите одновременно с первым прочтением; к переводам Пинчона это тоже относится? Как выглядит процесс работы?

Не ко всем – иногда получается так, что я все-таки читаю сначала что-то (так было с «Радугой» и «V.», например). А процесс работы выглядит скучно. Я сижу за столом перед компьютером и печатаю. Слева на подставке книжка или планшет с текстом.

При переводе Вы часто используете редкие жаргонизмы и неоднократно говорили, что это всегда обусловлено контекстом. Расскажите, пожалуйста, о принципах, которыми Вы руководствуетесь при подборе таких слов (например, «клеважники», «подкрадухи», «гидробойцы»)?

Принцип, как правило, состоит в том, чтобы выбрать самое точное (по возможности) слово, которое было бы органично для контекста и не противоречило исторической правде. То, что такое слово может быть не знакомо кому-то из читателей, в число моих соображений не входит. («Гидробоец», кстати, — не жаргон.)

Вы говорили, что Пинчона упрекают в картонности персонажей. Справедливы ли эти упреки, на Ваш взгляд?

Нет. Так говорят те, кто не почел за труд понять, что и зачем пишет Пинчон.

Вы стараетесь переводить те книги, которые очень любите сами. Расскажите, как/на основе чего сформировался Ваш читательский вкус?

Стараюсь, да — но человек предполагает, а… и т. д., как известно. «Как» сформировался, я вам не могу сказать — как-то так. А «на основе чего» — ну, на основе прочитанного раньше, очевидно.

Какой русскоязычный текст Вам было бы интересно переводить на английский? Если бы Вам предложили, взялись бы Вы, например, за перевод «Москва-Петушки»?

Вот честно — не знаю, какой. Понятно, что на английский я перевожу значительно меньше того, что перевожу с него, и внутренняя потребность в таком переводе возникает реже. Поэтому тут все скорее зависит от заказа. Из относительно недавнего по движению души я делал прекрасную книжку Лоры Белоиван «Пятьдесят первая зима Нафанаила Вилкина» (https://spintongues.wordpress.com/2021/09/04/nattys-songs-final/) — это можно считать, наверное, ближайшим аналогом поэмы Венички. За нее саму по собственной воле я бы браться не стал, ее не раз переводили, так что я не уверен, что добавил бы к существующим интерпретациям что-то новенькое.

В одном из интервью Вы рассказывали, что «Лот», «Винляндия» и «Внутренний порок» относятся к Калифорнийским романам и что читать их стоит именно в такой последовательности, чтобы понять, «что хотел сказать автор, зачем все это написано и почему у него система образов выстроена именно так»; «…идеологически … Внутренний Порок подводит итог этой саге». Что, на Ваш взгляд, хотел трилогией сказать нам автор и каков ее итог?

Пинчон много лет писал много страниц об этом, а вы хотите, чтоб я вам про это рассказал в пяти словах или меньше? Ну уж нет. Здесь же нет никакой большой загадки — я бы советовал просто читать тексты, и вам откроется. К тому же, я тут переводчик, а не литературный критик-пинчоновед, в мои задачи не входит интерпретировать авторские замыслы. В том, что я где-то это сказал, цель была — скорее подвигнуть читателя к самостоятельному прочтению и какой-то своей интерпретации, она не обязательно будет совпадать с моей.

Какие еще миры, “которые похожи на наш, но чуть-чуть отличаются”, вы выделяете во вселенной Пинчона и как они связаны между собой? Какой из них Вам наиболее симпатичен?

Да у него более-менее все происходит в одной вселенной — его вселенной. Вся разница в топосе — это может быть метафизическая Америка, метафизическая Африка или метафизическая Европа. Кажется, только в Австралии у него ничего не происходило. Мне-то лично всё нравится, мне там уютно — хотя сами эти грани миров могут показаться и не очень приспособленными для комфорта.

Как бы Вы описали вселенную Пинчона тем, кто незнаком с его произведениями? С какой книги Вы бы посоветовали начать знакомство?

Я б не стал. Ну а читать я бы рекомендовал с начала, хронологически. Потому что выстраивать его тексты по шкале «трудности-легкости» — дело зряшное, тут все зависит от каждого конкретного читателя. Пробовали уже, бесполезно.

Приходилось ли Вам ловить себя на мысли, что Вы сами стали частью вселенной Пинчона?

О, да. И не раз. И не мне одному.

Как, по Вашему мнению, переплетаются теории заговора и хаос, которые часто встречаются в книгах Пинчона, и как это отражается в созданной им вселенной?

И то, и другое — необходимые украшения, завитушки в причудливом орнаменте, из которого состоит мировидение Пинчона. Но вообще — Hail Eris, конечно.

Что Вы думаете об исторических и фактических неточностях, которые Пинчон иногда допускает в своих книгах? Это случайности или приметы чего-то, подобно почтовым опечаткам в "Лоте 49"?

Это, на самом деле, вопрос важный, и ответ на него зависит от той позиции, которую вы или кто-то занимает по отношению к этим текстам. Я, например, убежден, что фамилия русского адмирала Рожественского в «Радуге» написала с ошибкой не случайно (он там «Рождественский» — и это вполне отвечает той схеме христианских праздников, которая, в числе прочих, накладывается на роман). Я верю, что Пинчон автор настолько тщательный и скрупулезный, что вряд ли допустил бы такую классическую опечатку (хотя, конечно, мы в этом до конца быть уверены не можем). Наш редактор придерживался противоположной точки зрения — что, на мой взгляд, он делал очень зря, — поэтому в обоих изданиях эта «опечатка» исправлена. Надеюсь, настанет такое время, когда можно будет вернуть истину на место.

На одной из встреч Вы говорили, что один эпизод в "Радуге тяготения" так и остался непонят Вами и Анастасией. Расскажите, пожалуйста, что это за эпизод. Пришло ли со временем понимание?

Да, мы тогда долго ломали головы над появлением отражения мельницы в глазу на Люнебургской пустоши. Когда готовили роман к переизданию, некоторое понимание того, откуда она там взялась, мне кажется, пришло.

Были ли моменты во время работы над переводами, которые заставляли Вас вслух смеяться? Если да, то что это за моменты и в каких книгах?

Да постоянно, хотя с Пинчоном чаще все-таки крутишь головой: мол, ай да автор, ай да сукин сын. Сам смех в последнее время по необходимости остается внутри. И дело даже может быть не в хитроумных и многослойно завернутых шуточках и каламбурах, как это может показаться, а в обороте, конструкции фразы, тональности эпизода, точности образа.

Случалось ли Вам при переводе Пинчона задуматься: “А не добавить ли тайное послание или шутку (пасхалки) для особо внимательных читателей?”

Иногда — редко — такие подарки случаются (когда мы не знаем, имел это автор в виду или нет, но теоретически мог). Но они все-таки больше диктуются самим текстом, а не произволом и фантазией переводчика.

Каким был самый впечатливший Вас комментарий по поводу Ваших переводов Пинчона?

Если честно, я их не очень запоминаю. Больше прочих, правда, повеселил чей-то комментарий, что в оригинале тексты читаются легче, чем в переводе.

У Вас есть любимый герой/героиня Пинчона, и если да, то почему это Свин Будин?

Нету и не он. Есть более симпатичные принципы, олицетворениями или воплощениями которых служат те или иные персонажи (Свин, на самом деле, — переходящий образ, он в каждом романе присутствует под разными именами, но это уже тема для чьей-нибудь диссертации).

Некоторые недоходяги предпочли бы, чтобы их называли претеритами. Что Вы им на это ответите?

На здоровье.

Ленитроп вернулся в Мандаборо?

В том или ином виде.

Ссылка на блог Макса Немцова: https://spintongues.wordpress.com

watch?v=ODUP94B_tyY