V., полулежа на пуфе, созерцает Мелани на кровати; Мелани разглядывает себя в зеркале, а ее зеркальное отражение, должно быть, время от времени бросает взгляды на V. Ни малейшего движения, минимум трения. И вместе с тем решение древнего парадокса любви: одновременное достижение полной независимости и слияния. Принципы доминирования и подчинения здесь не действовали: участие трех сторон было единственным взаимоприемлемым симбиозом.


В этой статье я хотел бы немного рассказать про дебютный роман Томаса Пинчона, лаконично и очень интригующе названный одной буквой «V.» — по имени таинственного персонажа, вокруг которого вращается одна из основных сюжетных линий.

Роман повествует об отставном моряке Бенни Профане, его хаотичных странствиях по Америке и попытках определить свое место в этом мире. В какой-то момент он оказывается вхож в нью-йоркскую богемную тусовку, где знакомится с Хербертом Шаблоном, одержимым поисками загадочной женщины, известной только, как V. Она якобы была так или иначе причастна ко всем ключевым историческим событиям ХХ века, а также, возможно, замешана в смерти его отца.

Как видно из цитаты выше, Пинчон очень любит обыгрывать в своих произведениях тему тройного взаимодействия. Так, и его первый роман держится на спинах трех аллигаторов.

В начале перед читателем сквозь — порой истерически смешную, порой меланхолично-грустную — сюжетную линию Профана предстает населенный самыми фееричными персонажами мир Улицы: мир харизматичных маргиналов, граничащих с беззаконием развлекательных мероприятий, и самых диковинных увеселительных заведений. Само собой, бытование отставного моряка — это непосредственный опыт самого автора, вдруг решившего разбавить университетские годы службой на флоте; опыт, к тому же, рассказанный по совсем свежим следам (в простонародье - с минимальным Δt). 

Рефлексируя как собственное путешествие, так и аналогичные переживания многих своих современников, например, Керуака или Фариньи, Пинчон изображает возвращение еще одного Одиссея, где описанный «уровень Улицы» оказывается не какой-то вещью в себе, а вектором, ведущим нашего героя назад к его истокам, а сюжет — вперед в заданном демиургом направлении. На другом конце его ждет Цельная Больная Шайка: многократно усиливающая набор и без того разношерстных персонажей срезом творческой богемы и ее ближнего круга. Посмотрите направо - здесь вы можете наблюдать портрет американских пятидесятых.

Похождения Профана предстают чередой причудливых встреч, нескончаемых вечеринок и происшествий, граничащих с буффонадой, но среди странно-идейных пластических хирургов, отчаянно влюбленных в свои автомобили героинь и самых выдающихся художников датских ватрушек в мире затесался человек по имени Херберт Шаблон.

Его изыскания — дело совсем иного толка. Флэшбеки из собранных Шаблоном обрывочных данных охватывают период с последних лет девятнадцатого века до Второй мировой войны. Взгляните налево: тут у нас невероятно увлекательная и запутанная сюжетная часть романа. Приключения! Шпионаж! Погони и похищения произведений искусства! Прилежно выписанные, стремительно сменяющие друг друга географические локации — от Египта до Мальты, и даже одной полумифической(?) страны! Переодевания и политические интриги! Скачки во времени! Дань уважения всем «низким» жанрам, которые автор горячо любил в молодости, выполненная, как безупречный их образчик — в общем, конспирологический триллер в своей лучшей форме. Но не только.

Это одновременно и самая «постмодернистская» часть. Особенность вставок из прошлого состоит в том, что у Пинчона это не просто события, важные для сюжета, но и повод поговорить об устройстве как этого конкретного романа, так и вообще всей художественной литературы (то есть попытка вывести свое произведение на уровень метапрозы), а также затронуть тему недостоверности, эфемерности самой природы историй и Истории. Утонченный комментарий о функциональности персонажей в сюжете и о том, как пишется нарратив исторической памяти. Покрывающее Исиду лоскутное полотно, в котором искателю «истины», а вместе с ним и читателю, приходится не просто познавать события прошлого, но проживать их самому, додумывая и достраивая общую картину из обрывков дневников и полутонов закатов над объектами мирового культурного наследия.

Как легко догадаться, линии Профана и Шаблона, в конечном счете, сойдутся воедино, как две пересекающихся прямых той самой буквы V.

Если же мы заговорили об историзме, за всем лоском сатиры, приключений и прочих околофилософских развлечений, будто удар под дых, Пинчон решает спрятать просветительское, гуманитарное высказывание и изложить (со всем присущим ему талантом, в не всегда приятных подробностях), почти не отраженную в литературе историю случившегося в начале двадцатого века подавления немецкими войсками восстания коренного африканского народа гереро. В некотором смысле, эти всеми забытые ужасающие события стали первым геноцидом современности. И да, по всем признакам выходит, что Томас Пинчон в 1963-м году, рассматривая действия фон Троты и его последователей, по сути как репетицию того, что предстоит в скором времени пережить всей Европе, написал настоящий, как принято сейчас говорить, «антиколониальный» роман.

Напоследок, еще два интересных факта. В этой (как, впрочем, и в большинстве других) книге Пинчона, помимо прочего, порой без особого предупреждения, можно встретить довольно сюрреалистичные сцены. Наверное неспроста в качестве обложки первого издания автор хотел видеть картину Джорджо де Кирико «Загадка Часа».

Кроме того, стоит держать в уме, что «V.», во всем совершенстве своих бесшовно скроенных разнообразных тем и многоуровневых смысловых напластований, это не только пинчоновский дебют. Она была опубликована, когда автор находился в чрезвычайно юном по писательским меркам возрасте - ему было всего лишь двадцать шесть лет! 

По всем правилам и законам статистики, произведение такого калибра и глубины крайне редко проходит даже по одному из этих двух критериев, не говоря уже про оба сразу. И тем не менее — вот он, этот текст, перед нами, и каждый желающий может его прочитать. «V.» оказалась историческим памятником просто по факту самого своего существования. А Томас Пинчон обеспечил себе место в учебниках литературы, даже если бы больше вообще ничего никогда не написал. Но не тут то было…